Д. А. Милютин. Положение дел в ВМ в 1861 г. Часть 5.

серьезность их занятий, особенно специально-прикладных, а вместе с тем облегчился доступ в академии личностям неблагонадежным в различных смыслах.

Многолетние заботы и старания Я. И. Ростовцева о поднятии кадетских корпусов в учебном отношении также привели неожиданно к столь печальному результату, что само начальство военно-учебных заведений увидело необходимость коренных изменений в устройстве этих заведений. В конце 1861 года, одновременно с возбужденными мною предположениями о преобразованиях в военном ведомстве, поднят был также и вопрос о преобразовании военно-учебных заведений; но так как управление этими заведениями не входило тогда в состав Военного министерства и приступало к делу совершенно независимо, то об этих работах его будет мною упомянуто особо, в другом месте.

Впрочем, надобно здесь заметить, что военно-учебные заведения в то время давали армии не более 650 офицеров, тогда как пополнение ежегодной убыли в офицерском составе требовало свыше 1600. Недостающее число и пополнялось, как выше сказано, людьми едва грамотными, вовсе не подготовленными к офицерскому званию. Поступавшие в войска юнкерами «недоросли из дворян», большею частию также без предварительного общего образования, лишены были средств получить какую-либо, хотя бы самую элементарную военную подготовку. Из существовавших в прежние времена при войсках «юнкерских школ» уцелела только одна – при 4-м армейском корпусе, но и та была в плохом состоянии. В 1861 году вновь учреждено было в Гельсингфорсе юнкерское училище, взамен существовавшей там прежде при 22-й пехотной дивизии «стрелковой школы», собственно для подготовления к военной службе молодых финляндцев, вовсе не знавших русского языка.

Устройство юнкерских училищ, сколь можно в большем числе и в приличной обстановке, считал я одною из неотложных мер к обеспечению комплектования армии офицерами, если не вполне соответствующими требованиям современного военного дела в Европе, то по крайней мере несколько подготовленными к их служебной деятельности и общественному положению. Какие бы ни были введены улучшения и изменения в устройстве кадетских корпусов, они все-таки никогда не могли снабдить офицерами всю нашу армию, особенно в случае предположенного развития наших вооруженных сил. Главным рассадником офи-

[259]

церов армии неизбежно должны были оставаться юнкерские училища. Еще надолго необходимо было нам довольствоваться такими заведениями, сравнительно низшего разряда, которые стоили бы недорого, и в которых учебный курс соответствовал бы степени развития наибольшей массы поступающих в армию молодых людей. Уровень этот мог быть мало-помалу повышаем, соразмерно с повышением общего образования в государстве; на первое же время следовало быть не слишком требовательными, тем более, что тогдашнее положение армейского офицера и материальная его обстановка были далеко не привлекательны.

Поэтому в предположениях моих ставились в тесную связь между собою два ряда мер: с одной стороны, установление в юнкерских училищах такого учебного курса, который впредь служил бы общим мерилом образования, требуемого для производства в офицеры армии; с другой стороны, улучшение материального и нравственного быта офицеров.

Наконец, ввиду требуемого для приведения армии на военное положение огромного числа офицеров сверх состоящих на службе в мирное время, указывалась необходимость образования офицерского запаса.

Войска иррегулярные. Вследствие чрезмерного сокращения нашей регулярной кавалерии после Крымской войны оставалась у нас надежда на возмещение недостатка в этом роде оружия, в случае большой войны, многочисленною нашею иррегулярною конницей.

Общая цифра казачьей конницы была весьма внушительна: 154 конных полка*, несколько отдельных дивизионов и эскадронов** и 30 конных батарей. Во всех же строевых частях, со включением 34,5 пеших казачьих батальонов и Грузинской дружины, числилось по штатам 3984 офицера и 184318 нижних чинов; по спискам же - 4307 офицеров и 266208 нижних чинов, а со включением служащих башкир – до 302961 чело

^* В том числе 2 гвардейских донских.

^** а именно гвардейский Уральский дивизион, 4 эскадрона Собственного Е. В. конвоя (от Кубанского, Терского и Уральского войск), лейб-гвардии Крымско-татарский эскадрон, дивизион Кубанского казачьего войска в Варшаве.

[260]

Значительная часть этой силы была, так сказать, прикована к тем отдаленным местностям, охранение которых было прямою целью существования казачьих войск. В случае войны в Европе можно было рассчитывать лишь на известную часть ближайших казачьих войск: Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского и Уральского. В этих пяти больших казачьих войсках числилось штатных конных полков 125 и 24 батареи, а с присоединением небольшого Астраханского казачьего войска – 128 полков и 24,5 батареи.

Из этого числа полков и батарей в то время несли действительную службу 71 полк и 11,5 батарей, то есть более половины*. Такая усиленная служба в мирное время объясняется тогдашним положением дел на Кавказе и в оренбургских степях. На Кавказе – продолжавшиеся военные действия за Кубанью и охранение спокойствия в остальных частях края не только поглощали большую часть сил местных казачьих войск (Кубанского и Терского), но еще удерживали значительное число выкомандированных в тот край донских казачьих полков, – хотя в последнее время число их было уже уменьшено на 7 полков. В оренбургские же степи высылались оренбургские и уральские казаки для охранения края от вторжения соседей и от разбоев внутренних хищников. Значительное число донских полков несло постоянную службу вдоль всей европейской границы от Торнео до Прута; от оренбургских и уральских войск высылались ежегодно части в Москву, в Нижний во время ярмарки, в Казанскую и Пермскую губернии для полицейской службы.

Таким образом в предположениях на будущее время одною из первых мер представлялось уменьшение наряда казачьих частей на службу в мирное время до узаконенной нормальной соразмерности (т.е. трети всего состава). Достижение этой цели зависело, конечно, от хода дел на Кавказе и на азиатских окраинах; на первый же раз следовало домогаться по крайней мере освобождения казаков от внутренней полицейской службы, и в этом отношении в 1861 году удалось отменить командировку из Оренбурга сводного казачьего полка в Москву и наряд астраханских казаков на внутреннюю кордонную и береговую Каспийскую линии.

^* Во всех же иррегулярных войсках состояло на действительной службе 86358 нижних чинов, что составляло 47% всего штатного состава.

[261]

Сокращение наряда казаков на службу имело и цель финансовую. Содержание казачьих частей в мирное время обходилось недешево – до 9,5 миллионов рублей. Единственным средством к уменьшению этого расхода было уменьшение наряда на службу.

Затем Военному министерству представлялась другая задача – совершенствовать строевое образование и вооружение казаков. В этом отношении все казачьи войска нуждались более или менее; но в особенности оставляли желать многого Донское и Оренбургское войска. С некоторым же усовершенствованием заключавшегося в этих войсках превосходного материала казаки могли действительно, в случае войны европейской, составлять отличную легкую конницу для аванпостной и партизанской службы.

На Кавказе существовали особого рода иррегулярные части, под названием «постоянных милиций». Кроме Грузинской пешей дружины, Дагестанского конно-иррегулярного полка и Гурийской пешей сотни в последнее время (частию в 1861 году) вновь сформированы: в Кубанской области – два конно-иррегулярные эскадрона, Лабинский и Кубанский (последний взамен прежнего Анапского горского полуэскадрона); в Терской – Терский конно-иррегулярный полк; в Дагестане - 12 конных сотен. Еще имелось в виду сформировать некоторые части в Кутаисской губернии. Формирование этих милиций из туземцев приносило двойную пользу: давало возможность уменьшать наряд казаков и вместе с тем извлекало из туземного населения и дисциплинировало именно тех бездомных сорванцов, которые обыкновенно являются первыми зачинщиками в народных волнениях и мятежах.

В какой степени боевая сила, доставляемая 3-х миллионным казачьим населением, вознаграждает те потери, которые государство несет в экономическом отношении - это такой вопрос, для решения которого требовались бы весьма сложные исследования; касаться его здесь было бы неуместным. Военное министерство, на которое возложено не одно лишь заведование казаками как частию военных сил государства, но также и управление всем населением известных областей, – должно считать своею задачей вести дело так, чтобы согласовать, сколько возможно, противуположные интересы военные и гражданские, то есть заботиться о наибольшем развитии и устройстве казачьего войска в боевом от ношении, насколько эта цель совместима с гражданским благо

[262]