Гуркизмы и ТАОН. Часть 4.

Таким образом, реформа армии, предпринятая в начале 1917 года, должна была сделать русскую армию более позиционной, т.е. менее способной к маневрированию. Ее конница почти превратилась в пехоту, только немного более подвижную. Ее артиллерия стала превращаться в инструмент осады (фактически, перепахивания) вражеских позиций, а не в средство поддержки движущейся армии. Тяжелая артиллерия стала привязанной к собственной позиции, а легкая артиллерия уже не имела нужного количества «парков», которые бы везли за батареями дополнительный боекомплект.

Но более всего пострадала способность пехоты маневрировать и наступать. Появившиеся в корпусах третьи дивизии не были способны действовать самостоятельно. Им просто нечем было подавлять вражеский огонь. Зато они в любой момент могли подменить на позиции любую из «старых» дивизий, при условии, что вся артиллерия также останется на позициях. Т.е. эти дивизии предназначались лишь для продолжения позиционного сидения, а не для наступления и победы. В реальности же новые дивизии формировались из третьесортного человеческого материала, да и офицерские кадры в них были второго сорта. Поэтому они вообще не стали боеспособными и через полгода после создания были с позором расформированы. Т.е. действия генерала Гурко стали еще одним шагом к распаду русской армии.

А она и так уже порядком разложилась. Половина фронта была неподвижна в течение года. И солдат в окопах нужно было чем-то занять: строительством укреплений и инженерных плацдармов для атаки, строительством складов и жилья вне зоны огня противника, тренировкой боевых навыков солдат и улучшением их физической подготовки, тактической подготовкой младших командиров и сколачиванием подразделений… Для этого были нужны деятельные начальники, сохранявшие патриотический настрой и веру в победу. А таковых почти не осталось. Поэтому солдаты были давно предоставлены сами себе. Они занялись меновой торговлей с противником и местным населением, самогоноварением, азартными играми и другими не менее интересными, но не имеющими отношения к военному делу вещами. Праздные солдаты были готовы воспринять и любую агитацию, особенно антивоенную. Агитаторы же имели свободный доступ на позиции, так как везли из тыла посылки и подарки солдатам; предметы обмундирования и снаряжения (производимые не по заказам Военного министерства) и т.д.

Авторитет офицерского корпуса, который мешал солдатам жить в окопах (а не воевать), падал. Не сказать, что он быстро падал, но неуклонно. В армию продолжали прибывать молодые, плохо обученные офицеры, которые не имели понятия о реалиях окопного сидения. Как они могли стать авторитетом для солдат, которые прошли пару кампаний или больше года выживали на позициях?! Авторитет старых командиров также падал, поскольку у них не получалось побеждать немцев, а сами они все больше отсиживались в тылу, традиционно не участвуя во фронтовой жизни своих частей.

Тем не менее, боеспособность частей, не понесших в 1916 году значительных потер, была немного выше, чем в предыдущую зиму. Солдаты на фронте просто научились тому, что должны были знать и уметь при отправке на фронт. (Но чему в реальности не были обучены в запасных частях). Зато заметно снизилась моральная устойчивость войск (в частности, их стойкость в обороне). Другими словами, немцам пришлось бы затратить в 1917 году заметно больше усилий при прорыве фронта (в сравнении с 1916 годом), но наступать после прорыва им было бы гораздо проще.

Вернуться в содержание: Русский фронт Первой Мировой Войны.